Диалоги с молодыми драматургами. Алена Змитер: пьеса «Комната Корделии», переосмысление текстов Уильяма Шекспира, страх чувств и взаимоотношения с собой

Новый «Диалог» о новой пьесе. Беседовала и записывала Женя Бачило – редактор ЦБД.

Автор: Алена Змитер

Самоидентификация: Озеро

Одна случайная фраза: «Сколько лет нужно, чтобы стать озером»

Пьеса: «Комната Корделии»

Главные герои – Король Лир, Корделия, Гонерилья, Регана

Первый акт:

1. 1. Семья Короля Лира помещена в альтернативную реальность – мир королевской охоты, где запрещено огнестрельное оружие -> Корделия достигает возраста, когда может войти в мир охоты, но явившийся на посвящении призрак матери разрушает её иллюзии об этой вселенной;
2. 2. Корделия отказывается идти по стопам отца и сестер -> девушку изгоняют из семьи.

Второй акт:

1. 1. Гонерилья хочет добиться от отца подписания документов и передачи власти ей ->выставляет Лира сумасшедшим-> он вместе с Шутом решает уйти к Регане;
2. 2. Корделия пытается построить отношения -> понимает, что не может начать новую жизнь, не разобравшись со старой;
3. 3. Лир передает власть Гонерилье -> узнает о смерти Реганы -> отправляется на поиски Корделии.

Третий акт:

1. 4. Корделия устраивается работать в бар -> однажды туда приходит обезумевший Лир.
2. 5. Гонерилья открывает сезон «великой охоты» и платит за это высокую цену — собственную жизнь.
3. 6. Между Лиром и Корделией происходит откровенный диалог > Лир умирает у неё на руках;
4. 7. Корделия возвращается в свой дом, ей предстоит построить свою жизнь заново.

*Многие цитаты расставлены в соответствии с темами разговора и могут не совпадать с хронологией событий в пьесе. Орфография и пунктуация сохраняются авторские.

«Предупреждение детям»

Комната-оранжерея. В пространстве стоят разных форм горшки, из которых разрастается зелень. Потолки и стены обвиты плющом. Появляется женщина, она поливает из кувшина растения. Везде слышно журчание переливающейся воды, детские голоса, голоса птиц.

Голос мамы: «Вы позвонили в резиденцию короля Лира. Он скорее всего на охоте, когда бы вы ни позвонили. А мы с девочками в оранжерее, если нужно что-то                 передать оставьте сообщение после сигнала. Девочки! (детские голоса изображают сигнал и смеются)

Забегают три девочки. У каждой на голове оленьи панты. Они резвятся вокруг женщины, втягивают её в игру.

Девочки то по очереди, то вместе:

Если думать не боишься

О прекрасной, беспредельной,

Неожиданной, бесценной,

Удивительной земле,

На которой ты живешь,

Вот задумайся о чем:

Горы окружили чащу,

Чаща окружила тени,

Тени окружили пашню,

Где на черных и на белых

Клетках шашечной доски

Красная лежит коробка,

Перевязанная лентой,—

Вот бы развязать ее!

В той коробке круглый остров,

А на острове орешник,

А в орешнике орешек,

Расколи-ка скорлупу,

И в орешке ты увидишь:

Горы окружила чаща,

Чащу окружили тени,

Тени окружила пашня,

Где на черных и на белых

Клетках шашечной доски

Та же самая коробка,

Перевязанная лентой,-

Не развязывать ее!

Девочки находят коробку. Они усаживаются и раскрывают её. В коробке оказывается три яйца. Каждая из девочек получает своё яйцо. Слышен протяжный звук охотничьего рога. Выстрел. Две девочки роняют по яйцу, те разбиваются. Входят слуги и начинают покрывать всю мебель чехлами и постепенно выносят её. Мать тоже исчезает.

Кто развяжет эту ленту,

Вдруг окажется в коробке,

Попадет на круглый остров

И очутится в орешке.

И его окружат горы,

И его окружит чаща,

И его окружат тени,

И его окружит пашня,

Где на черных и на белых

Клетках шашечной доски

Та же самая коробка,

Перевязанная лентой.

Нет, лежит коробка эта,

Перевязанная лентой,

На коленях у тебя,

Если ты не испугался,

Если думать не боишься

О прекрасной, беспредельной,

Неожиданной, бесценной

Удивительной земле,

На которой ты живешь, —

Открывай ее скорей!

На сцену входит Лир. Он приносит ещё одну красную коробку. Ставит посреди сцены, отходит в сторону. Маленькая Корделия подбегает к коробке и достаёт из коробки чучело хищной птицы.

Корделия: Он это, он. Уж видели его

Чуть раньше. Громко пел он.

Пауза.

Корделия: Отец, как пташки будем петь с тобою?

Маленькая Корделия кладёт перед чучелом яйцо.

Корделия:   Как пташки будем петь, отец?

Чучело не отвечает. Лир не отвечает. Входят взрослая Регана и Гонерилья забирают маленькую Корделию и ведут её в детскую комнату. Она вырывается, зовет отца. Сёстры запихивают её в детскую комнату.

 

Женя. В начале лета ты закончила писать свой текст. Получилось отдохнуть?

Алена. Было все очень насыщенно. Но как будто все лето сконцентрировалось в августе. Мы же в только в июне вернулись из Казахстана (Прим.авт. В июне Центр белорусской драматургии принимал участие в Международном форуме стран СНГ), а словно это было в прошлой жизни, тогда, кстати, я как раз и дописала пьесу. В июле я попыталась отдохнуть, а вот уже август…Меркурий, полнолуние, суперлуние…что происходит. (Смеется.) Было интересно.

Женя. Каким для тебя был процесс создания «Комнаты Корделии»?

Алена. Он был мучительным, но я в который раз убеждаюсь: чем больше мы мучаемся, тем больше открытий происходит. Трансформации, осознания редко «являются налегке». Я — человек постоянно рефлексирующий, думающий. Мне кажется, несмотря на всю тяжесть процесса, он дал мне прорасти в какую-то свою сторону.

Женя. Эти открытия…Они больше про тебя или понимание главной темы пьесы, ее конфликта? Или это скорее общечеловеческие открытия, изменения?

Алена. Я думаю, здесь работает эффект домино. Тема отцов и детей, разности поколений, невозможность открытости между людьми, поиск языка между ними. Это частные случаи – у каждого все складывается по-разному. Но когда пишешь, то видишь, что глобально – все одинаково. С маленького шага начинаешь углубляться в какие-то частные вещи. А потом рождаются такие огромные мысли…хотя когда я работаю над чем-то        конкретным, стараюсь такие внезапные «масштабы» отодвигать. Но, перечитывая, понимаешь, что написанное намного шире одной конкретной проблемы. Тут возникают те самые «отодвинутые» темы. Все гораздо глубже получается.

Женя. Это частое явление – пишешь об одном, а получается не столько «о другом», сколько «в 10 раз больше того, о чем писалось в моменте».

Алена. У меня так часто. Это не всегда хорошо. Иногда хочется кристально чистую историю, без излишеств. Но пока я так не могу. Ворочаю какие-то тектонические плиты в себе. В силу возраста, характера, может, даже неопытности своей. Ты всегда учишься. Но я никогда так долго ни над чем не работала, как над «Комнатой Корделии».

Женя. Даже над таким объемным спектаклем, как «Карней», режиссером которого ты являешься? Кажется, на создание такого глобального мира должно было уйти очень много времени и сил. Словно полгода работаешь над текстом, а потом еще полгода – над поиском художественного решения. (Смеюсь).

Алена. Работа над «Карнеем» предполагала определенные условия. Здесь у меня вообще условий не было. Потому этот формат работы оказался очень непривычным для меня: обычно концентрируюсь на чем-то        , и делаю это на «короткую дистанцию», а потом иду дальше. А здесь был грандиозный процесс. Казалось, словно всю жизнь пишу это. И я мучалась от этого, так как не привыкла к таким ритмам. Что-то может не идти, но тебе надо учиться принимать это. Отпускать какую-то идею, вводящую тебя в ступор. И все-таки, «Карней» — это же текст, составленный из текстов. Коллаж. А здесь многое приходилось сочинять, выдумывать.

Женя. Важный момент заключается и в том, что ты же в первую очередь режиссер. Сказалось ли это на твоей работе?

Алена. Да, конечно, это важное уточнение. Часть ума была занята работой с собственными представлениями – как бы я это поставила. В общем, чего-то                 похожего на «Комнату Корделии» со мной раньше не бывало. И от этого мне радостно. Конечно, я замученная. Но, выдохнув, поняла, что эта работа забрала и дала мне что-то        очень важное. Не зря мы постоянно работали и даже не ходили в бассейн санатория «Ракета». (Смеется.)

Женя. А кем для тебя является Шекспир в контексте твоей пьесы? Он — своеобразный проводник к сюжету, позволяющий тебе осмыслить историю и представить ее интерпретацию? Или ты пыталась своими глазами, а точнее глазами Корделии, показать замысел автора?

Алена. Шекспир для меня – создатель мифа. Когда я работала над текстом, перечитывала «Короля Лира» в разных вариантах, переводах, изучала тексты Алексея Бартошевича (Прим.автора Советский и российский театровед, историк театр, специалист по творчеству Уильяма Шекспира), много слушала про эту драматургию. Понимаю, что делаю то же самое, что Шекспир делал в свое время: беру миф, а затем интегрирую его в свой исторический, социальный контекст. Я просто переняла миф и адаптировала его под свое понимание.

Женя. То есть Шекспир словно популяризатор мифа для тебя?

Алена. Да, такой «великий мифолог». (Смеется). Как Гомер, например.

Женя. В данном случае для тебя важен не автор, а рассмотренный им миф.

Алена. Да. Это как Хорхе Луис Борхес утверждал, что есть 4 вида сюжета. И вот для меня Шекспир – это тот, кто предоставляет один из видов сюжета. Во время работы над пьесой мне часто казалось, что «Король Лир» является продолжением «Гамлета» – все постоянно друг за друга цепляется. У зрителя есть какая-то опора – сюжет. Но при этом ты можешь эту историю написать своим языком. Не уверена, что вижу смысл в том, чтобы ставить пьесы Шекспира тем прекрасным языком, котором они написаны. Его тексты интересны для читателя, их можно глубоко анализировать. Но вопрос – нужен ли непереосмысленный шекспировский текст современному зрителю.

Женя. А может, в этом и вызов – поставить Шекспира языком Шекспира, делая его понятным и актуальным с помощью художественного решения.

Алена. Да, это очень классный вызов. Я искренне болею за всех режиссеров…

Женя. … «но я этим заниматься не буду». (Смеюсь.)

Алена. Да, потому что хочу, чтобы моя шекспировская история попала в зрителя. Возможно, где-то        упрощаю, но мне очень важен чувственный резонанс. Это здорово, когда получается донести такую масштабную историю с помощью визуальных решений, но это уже… другой вызов, исследование иного типа. Мне важно донести свое понимание истории, потому что она для меня болезненная. Важно поднять волнующие темы, поэтому… знаешь, может я оставлю вызов, о которым ты говоришь, и когда-нибудь        , через много лет поставлю «Короля Лира» как «Короля Лира».

Женя….Очень интересно понимать изображенный тобой мир. В семье изначально все потеряно. И случилось это по той причине, что потеряна мать – она умерла. При этом она являются активным действующим лицом, с которым напрямую общаются герои. Мать – что-то        абсолютно метафизическое, как сгусток энергии, словно она и есть сами эти герои? Или эта женщина — реальный призрак, которого видят члены семьи?

Алена. Это хороший вопрос. Мать – единственное связующее звено между всеми. Скорее, она часть их. Знаешь, возможно, это образ потери. И для каждого этот образ по-разному интерпретируется. Мне показалось, что Регана нуждается в матери больше, чем сестры и сам Лир.

Женя. Да, Регана как будто бы сама несамостоятельная.

Алена. Да, она как дитя – нуждается в матери. Для Корделии мать, ее энергия, являются жизненной силой. Она позволяет искать себя. Гонерилья меньше всего взаимодействует с матерью. И, с другой стороны, может как раз в этом тоже есть какое-то влияние матери.

Женя. Знаешь, как будто бы минимальное взаимодействие с матерью, в котором она словно и не нуждается, является причиной формировании в Гонерильи тираноподобного начала.

Алена. Да, все так. А Лир…в нем как будто сосредоточено разочарование в жизни вообще, вышедшее из отсутствия жены рядом. Невозможность выразиться. Ведь зачастую за возможность выразиться в семье отвечает мать. От этого и образуется ощущение сплоченности, безусловной любви и тепла в семье. Мать – своеобразное связующее звено. И страшно представить, что будет, если это связующее звено перестанет существовать.

Женя. Как считаешь корень самодурства, например, Лира в том, что рядом не было этого самого связующего звена? Или проблема в том, что в короле изначально был надлом и деструкция.

Алена. Конечно, дело в истоках. Мы все друг на друга влияем. Это как в фильме «Все везде и сразу» Дэниела Шайнерта и Дэна Квана – взаимообсуловленность во всем. И было бы интересно оказаться в параллельной вселенной, где его жена не была бы мертва. Что было бы с этим героем? Ведь неизвестно, к чему бы это привело. Человек в одиночество…это большая рана. Конечно, другой вопрос, принимает ли человек свое одиночество. Мне кажется, Лир не принимает.

Женя. Я думаю, он всячески задавливает его. Той же охотой.

Алена. В том-то и дело. Не зря инь-янь – это мужское и женское начало. Она ушла – он отверг свою чувственную половину. Он перестает быть целостным. К тому же, травмы, вышедшие из проблем с его собственной матерью. От этого всего человек ломается, он может превратиться в кого угодно – и во властного короля, и даже в зверя.

 

«Диалоги смерти»

Лир приходит на могилу жены с охраной и Врачом. Жестом он отпускает охрану. Врач остаётся с ним поодаль. Могила Матери выглядит как туалетный столик, за которым она сидит и постоянно прихорашивается. Лир приносит на могилу небольшой букет ромашек. Ставит в вазу на туалетном столике.

Лир: Пришёл сказать, что я снял траур… Двадцати лет пожалуй достаточно…

Лир стоит. Мать берет одну из ромашек. Лир уходит. Останавливается. Врач достаёт из саквояжа маленький поднос, фляжку и две рюмки. Наполняет их. Чистит яйцо и разрезает на две половины. Лир ставит одну рюмку на туалетный столик жены. Берёт яйцо, вопросительно смотрит на врача, тот отрицательно мотает головой.

Лир: Мне теперь нельзя даже соль? Что ж, жизнь станет вкуснее, а охота слаще. Ты знала, что когда северный олень встречает на своём пути стаю волков несколько мгновений они смотрят друг на друга и решают, стать ли им добычей и охотниками или пойти каждому своей дорогой… (протяжный крик сокола, долго смотрит на Мать, поднимает рюмку) Уважай живых, чти мёртвых.

Выпивает. Врач наливает ещё одну.

Лир: Говорят, вы всё слышите. А ещё говорят, что я скоро это проверю. Мне нечего от тебя скрывать. Ты неумна, но хитра как лисица. Ты шустра, но я умею чувствовать твоё приближение, я ведь охотник. Просто мы теперь с тобой связаны, похоже крепче, чем когда-либо        . (пауза) Всё можно восстановить, поправить, закончить все истории… может даже залечить раны.

Мать тихо дотрагивается ромашкой до Лира. Он замирает. Молчание.

Лир: Часто я думал, если бы только ты ощенилась мальчиками, тогда бы я знал, что мне делать, но ты на зло, ты делала это на зло…Как бы ты не старалась они не похожи на тебя. Ни одна из них. Особенно она. (пауза) Они все мои.

Лир выпивает рюмку. Врач наливает третью. Мать начинает гадать на ромашке. Лир внимательно следит за ней.

Лир: Я тебе их не отдам.

Лир выпивает третью рюмку. Мать гадает на ромашке.

Лир: Не отдам.

Она показывает ему последний лепесток. Лир съедает остатки цветка. Они долго смотрят друг на друга. Лир уходит.

 

Женя. Как думаешь, дочери смогли бы восполнить то, что Король потерял? Конечно, при условии, что отношения в семье изначально по-другому были бы выстроены? Или здесь важна именно плотская любовь?

Алена. Слушай, в этом вопросе слишком много нюансов. Если бы были выстроены другие отношения, иное самочувствие – возможно, все было бы совсем по-другому. Но на какой срок? Ведь любовью тоже можно сожрать. К тому же, любовь переходит в обладание – он главный, так как он король. Но это не исключает важнейшей мысли: связь может быть оборвана, но это не значит, что за нее больше не нужно бороться. Не значит, что нужно опускать руки и думать: «Вот, пора ставить крест». Это власть проекций: можно задумать папу одним днем и думать, что он всегда такой. А можно смотреть на него каждый день, видеть, что в нем происходят какие-то процессы. Важно не придумывать мир, а жить в нем. Это касается представителей всех поколений. Это сложносочиненная система семейных отношений. В этом можно разбираться вечно.

Женя. Твой ответ натолкнул меня на следующий вопрос: насколько эта пьеса про проблему отцов и детей? То, о чем ты говоришь, вроде и про недопонимание между детьми и взрослыми, но оно больше этого классического конфликта. Даже если это отцы и дети, то совсем иные. Не те, к которым мы привыкли. Они выше.

Алена. «Конфликт отцов и детей» – понятие само по себе как будто бы очень сухое, тебе не кажется? Допустим, у меня случилась ссора с родными. И это дает понять, где я сама вообще застряла. Хочу я идти по уже существующим дорогам или создавать какие-то другие. Вообще понять, по каким причинам все это происходит. Почему кто-то        из нас становится тираноподобной Гонерильей, жертвенной Реганой или Корделией, которая отказалась от всех существующих дорог и теперь пытается договориться с богом, живущим внутри нее. Если она не сможет это сделать, то и себя, получается, тоже не найдет.

 

«Охота на лисиц»

«Существует несколько основных способов охоты на лисиц: с гончими, с норными собаками, охота с подхода, охота с помощью манка»

Регана смотрит в бинокль, рядом с ней стоят несколько бутылок вина. Входит Гонерилья.

Гонерилья: У меня для тебя есть одна хорошая новость, одна плохая и ещё маленький подарок.

Регана (не отрываясь от бинокля): С плохой.

Гонерилья: Отец намерен переехать к вам.

Регана: Что он сказал?

Гонерилья: Устроил мне сцену, собрал вещи, оставил на прощание несколько очаровательных проклятий. Возможно, он немного задержится, потому что решил сначала поохотиться. Сказал, что ты всегда любила свежую дичь. Останавливать я его не собираюсь.

Регана: Я бы выпила вина. А хорошая?

Гонерилья закуривает. Выбирает бутылку вина, открывает её. Регана не глядя протягивает свой рог. Но Гонерилья льёт вино мимо.

Гонерилья: Отцу очень не здоровится в последнее время. Помощь врача он принимать не хочет. Думаю, с передачей руководства теперь не возникнет проблем.

Регана: Что ты делаешь?

Гонерилья: Ты не должна пить среди бела дня.

Пауза. Гонерилья видит синяки и ссадины на лице Реганы.

Регана: А ты не должна курить.

Гонерилья: А есть такие, кто должен курить?

Пауза Гонерилья подходит к сестре.

Гонерилья: Почему ты мне не сказала? Мы же сёстры…

Регана: Что-то я не чувствую особой связи.

Гонерилья: А я чувствую крепкую связь.

Регана: Я тебя не вижу. Тебя вечно нет. Тебя не было, когда…

Гонерилья: А я чувствую нашу связь.

Регана: Иногда мне кажется, что мы просто люди и некоторые случайно связаны генетикой, случайным отбором клеток.

Гонерилья: Когда ты стала таким циником?

Регана: Забавно слышать это от тебя.

Гонерилья: Дорогая моя, как же нам с тобой развязать этот гордиев узел?

Регана: «Великая охота» влечёт за собой великие последствия.

 

Женя. Вот знаешь, даже если говорить что-то                 из разряда «в твоем тексте конфликт отцов и детей – средство, помогающее развить тему бесчеловечности», то все равно получается, что…ничего не получается. (Смеюсь.) Это конфликт страха и человечности как будто бы.

Алена. Да. Хорошо, что ты так сформулировала. Все боятся чего-то        понемножку.

Женя. Как думаешь, страх может быть недеструктивным?

Алена. Важно, в каком «амплуа» ты захочешь принимать его и все вокруг: как жертва, как тиран или как «искатель». Меня убивает, что очень многие взрослые люди заканчивают свою жизнь намного раньше собственной смерти. В какой-то определенной точке они перестают быть собой. И это может произойти даже не в 50, а в 35 лет. Когда человек неосознанно ставит точку на себе. Он ходит в ней по кругу, накручивая себя, как пластинку. При этом закручивая все пространство вокруг себя. И страшно только в финале жизни осознать, что тебе нужно было дарить какие-то слова, дарить кому-то        чувства. Холить и лелеять эту связь, а не заниматься чем-то        абсолютно противоположным, задавливая себя и любовь других. Это очень личный момент на самом деле, ведь во мне есть и Регана, и Корделия, и Гонерилья.

Женя. Но кто-то         же наверняка преобладает.

Алена. Конечно, мне ближе Корделия. Но я осознаю, где я сама для себя «кто». Это «игры, в которые играют люди» (Прим. Авт. Отсылка к одноименной книге Эрика Берна). Я понимаю, откуда все эти ноги растут – из собственных контекстов. Я выступаю за то, чтобы мы все открыли школу шутов и играли в шутов. Говорили правду. Старшему поколению всегда кажется, что мы их не ценим. Но одна недомолвка, одно непроявленное чувство может повлечь за собой целую цепочку разрушений.

Женя. Но ведь с другой стороны, мы же сами выбираем, как и какую коммуникацию будем выстраивать с собой и другими.

Алена. Это наш выбор, когда получается отслеживать это. Но есть люди, которые не имеют привычки оглядываться на себя.

Женя. А чего не хватило героям, чтобы вовремя прийти к пониманию, что где-то        случился надлом и стоит попытаться как-то        пересмотреть себя?

Алена. Не хватило близости с собой. Очень часто мы сами держим себя на расстоянии вытянутой руки. Не подпускаем себя к себе. Опять же, мы привыкли играть в игры. У меня случилось соприскосновение с творческими людьми, и я поняла, что открыть себя – это большой дар. Ведь мы часто строим из себя кого-то – актера, режиссера, соседа, друга. Подстраиваемся, угодничаем, тебе постоянно говорят: «Режиссеры должны быть тиранами». И вот кто-то        играет в режиссера, понимаешь.

Женя. Вот Лир. Он не открыл в себе положительную часть, которая смогла бы закрыть все негативное. Или не смог принять свое отрицательное начало?

Алена. Как будто бы кажется, что ему совсем-совсем непросто быть добрым, ведь он живет в мире охоты. Это мир, которому Король поддался, и теперь приходится существовать по определенным правилам. И чем дальше, тем больше герой поддается этим правилам. Лир все держит под контролем. Но ведь стать добрым = отпустить контроль. Позволить своему чувству куда-то плыть. Позволить себе быть более открытым. Открывать хорошую сторону, но при этом, «тень» же тоже неспроста есть у каждого индивида. Можно представлять себя жестоким, а можно договориться со своей «тенью» и быть сильным, но не жестоким. Это две разные вещи. Сильный, равнодушный, жестокий – это три разные вещи. Очень сложный персонаж. Наверное, самое главное в этой истории то, что мы все становимся такими.

Женя. Как думаешь, Лир в том виде, в котором мы его видим, любит дочерей? Или он любит тот факт, что это его дочери.

Алена. Мне кажется, какая-то отцовская любовь в нем все-таки есть. Страшный момент заключается в том, что он умирает, не раскрыв эту любовь для себя, не разобравшись в ней. Знаешь, как я говорю, «смерть под самым темным ночным небом». Когда у тебя открывается какая-то бездна…Ведь только умирая, он начинает видеть Корделию как самостоятельную личность.

Женя. А говорит ли его зацикленность на Корделии об отношении к другим дочерям. Почему именно Корделия?

Алена. Она – катализатор его трансформаций. К тому, же Корделия – своеобразный прообраз матери в этой семье… Но мне кажется, что он их всех любит. Знаешь, вспоминается книга Пер Лагерквиста «Мариамна». Главный герой – царь Ирод, тиран Иудеи. Он встречает женщину, которая могла бы стать высшим благословением в его жизни. Но она так и не становится им, потому что мужчина не использовал возможность полюбить. И он умер под «самым темным ночным небом», так и не поняв, что с ним произошло, могло произойти. Вот это самое страшное – умереть, не поняв, что ты можешь кого-то любить. Что любовь и доброта – суперсила.

 

«Камни на дороге»

Бар. В центре маленькая сцена с микрофоном. В зале сидят «короли». Корделия гоняет на роликах в костюме Шута и обслуживает «королей». На сцене, у микрофона, пьяный Олбани заканчивает песню о неразделённой любви.

<…..>

В течение монолога Глостера в зале появляется старик бомжеватого вида с огромной грязной ростовой куклой (кукла Корделия). В чертах старика можно узнать бывшего короля Лира. Неожиданно Лир перебивает монолог и устраивает интерактив с поситителями бара.

Лир: Немедля их на суд.

Да, да, на суд. Немедля их на суд.

Ученейший судья, ты сядешь здесь.

Ты, прозорливец, тут. — Ну-ка, волчицы!

Глостер: Я знаю этот голос.

Лир: Сначала — суд. Свидетелей ввести!

На место, тогоносный судия.

Ты, сотоварищ правосудный, — рядом.

А ты ведь тоже судишь. Сядь и ты.

Вот эту будем первой — Гонерилью. Под клятвою свидетельствую пред высоким судом — она пинками прогнала отца, беднягу короля. Мадам, поближе. Вы — Гонерилья? От этого не отпереться ей. (Корделии) Прошу прощения, а я принял вас за … стул. А вот другая. По кривой усмешке. Видать, какое сердце в ней…Пусть вскроют Регану по смерти  — рассмотрят, что за камень одел ей сердце. Неужто есть природная причина у этого жестокосердия? Вас я зачисляю в свою сотню. Только не нравится мне покрой вашего платья. Вы скажете, что это персидское убранство; но все-таки надо сменить.

(раздаётся шум, похожий на взрывы и выстрелы, всё трясётся как при извержении вулкана)

Я выстою. Регана! Гонерилья!

От любящего сердца отдал все

Отец ваш старый… Нет, нельзя об этом.

Не думай. Брось. Там темное безумье.

Глостер: Ты отдал все двум дочерям твоим и вот дошел до этого?

Лир: Что? Гонерилья  — с белой бородой? Они юлили передо мной, как собачки. Еще и черной бороды у меня не было, а уж величали меня мудрецом седобородым. Что ни скажу, всему поддакивали и поднекивали. А это не по-божьему. Я учуял правду, пустобрехи они. Всесильным меня звали, а я бессилен….

Глостер: Не вижу — чувствую.

Лир: Как это не видишь? Спятил, что ли? Дела какие, видно и без глаз. Ты

ушами гляди…

А захотел судьбу мою оплакать,

Бери мои глаза. Сам знаешь,

С плачем приходим все мы в этот мир.

Родившись и нюхнувши этот воздух,

Заходимся мы криком. Слушай вот,

Я проповедь скажу.

Глостер: О горе, горе!

Лир: О том мы плачем, что пришли на сцену всемирного театра дураков…

(о Глостере)

Вот до чего беднягу довели

Родные дочки. Отдал все? До нитки?

Все казни, нависающие над

Преступным людом, пусть падут на дочек

Твоих!

 

Макбет: Эй, у него нет дочерей.

Корделия: Он это, он. Уж видели его

Чуть раньше. Громко пел он. Плещет в нем

Безумье, как рассерженное море.

Пауза. Лир всматривается в Корделию. Лир приближается к Корделии. Она достаёт пистолет. Целится в Лира.

 

Лир: Ты — из рая. Когда ты умерла?

Лир: Не смейтесь надо мной. Я глуп, я стар,

Я, видно, не в себе.

Как будто бы узнал я вас, его,

Но сомневаюсь — ибо не пойму я,

Куда попал, и, хоть убей, не вспомню

Одежды этой — и где ночевал.

Не смейтесь только, но мечом поклялся б:

Она — моя Корделия.

В последний момент стреляет в Куклу Корделию. Лир бросается к кукле.

 

Вопите! Войте! Вы же не из камня.

Имей я ваши языки и глотки,

Свод неба треснул бы. Она мертва!

Живых от мертвых отличать умею.

Ее уж нету.

Зеркало мне дай,

И если затуманится дыханьем,

Тогда жива.

 

Женя. Вспомнила, что недавно смотрела фильм «Лучшее предложение» Джузеппе Торнаторе. По сути, это кино как раз о том, о чем ты говоришь. После просмотра я словила себя на том, что ты испытываю боль оттого, что сам герой впервые в жизни испытал настоящую боль. Иногда начинаю думать: может, не так плохо не чувствовать ничего. Ведь боль – это страшно, а чувства зачастую даже страшнее.

Алена. Вот чтобы ты выбрала: испытывать глубинные чувства или быть твердым камнем. Хотя, наверное, камни на самом деле мягкие и твердеют только тогда, когда мы к ним прикасаемся. Но, все-таки?

Женя. Тут надо подумать. (Смеюсь.)

Алена. Все заключается в выборе. Я – жаждущий жизни человек, несогласный проживать ее в какой-то твердой ракушке. Для меня жизнь заключается в очень большом диапазоне чувств. Я готова их испытывать. А может, готова только на словах. И вот буду выть волком, но это будет признаком моей жизни. Это лучше, чем быть холодным и неприкосновенным. Потому что в финале можно пожалеть. Сколько историй существует про людей, которые всю жизнь делали то, что не любили или в принципе что-то        не сделали, а теперь жалеют об этом.

Женя. Как ты считаешь, ты постаралась раскрыть своими глазами персонажей Шекспира? Или создала чисто свою трактовку, мало связанную с оригиналом?

Алена. Мне кажется, я начинала с конкретного персонажа, а закончила тем, что создала совсем другого героя. С момента нашей работы на лаборатории история сильно трансформировалась. Сначала не хотела обращаться к другим сестрам. Думала, будут только Лир и Корделия. Сугубо маски. А потом поняла, что необходимо раскрывать диапазон проблемы. Ведь как мне свою работу передал Шекспир, так и Лир передал что-то         своим дочерям. Как они теперь с этим живут? Какими они становятся? Что делают со всем этим. И вообще, их ли это.

Женя. Было ли чувство ответственности? Самозванец просыпался?

Алена. Конечно. Постоянно. Но я уже приняла позицию «Кто не рисует, тот не пьет гуашь». (Смеется.) Что сделать, если все эти идеи сами ко мне приходят? До этого, когда жила в Санкт-Петербурге, я разрабатывала тему Одиссеи. Изучала разные тексты, теории, и они все до сих пор отправляются в мою копилочку с материалом. Понимаю, что все театральные критики и режиссеры могут меня распять за эти идеи и замыслы, но что сделать, если я не контролирую этот процесс – они сами, даже против моей воли рождаются.

Женя. А еще сложнее жить, когда они в тебе сидят без возможности выбраться.

Алена. Да! Во всех этих текстах еще так много отсылок, огромное количество диалогов – вырезанных, перевернутых. Поэтому…это не была бы пьеса, которую я бы отправила на какой-либо конкурс. Это режиссерский коллаж.

Женя. У тебя история густонаселенная. Много персонажей, которые задают все инфернальные лейтмотивы, развивают темы внутренней пустоты, обреченности. Появляются и другие шекспировские фигуры – Макбет, Яго, Шейлок. На твой взгляд, какую роль эти лица играют в повествовании? И насколько они самостоятельны?

Алена. Ни насколько. Мне хотелось создать иллюзию: сначала они самостоятельные персонажи, а затем – просто пустота.

 

«Из ничего не выйдет ничего»

В дверь ломится Лир. За дверью слышен его голос.

Лир: Дуй, ураган, пока не треснут щеки!

Греми, хлещи, раскатывай, рази!

Я не отец ни молниям, ни вихрю.

Я не давал вам царств, не звал детьми.

Я не виню вас — тешьтесь надо мной,

Одряхшим, презираемым и слабым.

И все же неужель не стыдно вам

С двумя мерзавками объединяться

Против седой и старой головы?

О, это подло, по-холопьи подло!

Дверь распахивается. Наступает резкая тишина из тумана плавно выплывает корона и висит в воздухе. Появляется Лир, одетый во все свои одежды. Увидев корону, которая парит в воздухе, Лир начинает красться за ней, боясь спугнуть. За ним крадутся «короли», они держат длинную удочку, на леске которой висит корона.

Макбет: Так что ж, мне его заколоть во сне?

Яго: Нет. А то еще, проснувшись, он скажет, что мы его убили, как трусы.

Шейлок: Проснувшись? Дурак ты, — не проснуться уж ему до Страшного суда.

Ричард 3: Вот тогда-то он и скажет, что мы зарезали спящего.

Ричард 3: Давайте уже резать или…

Макбет: Стоило помянуть «Страшный суд», и сразу как-то                 стало не по себе.

Шейлок: Должен сказать рыбалка на рассвете гораздо занятнее охоты. Только вот комары…

Начинают петь птицы. Все останасливаются, понимают что это звонит телефон. Все смотрят на Макбета.

Макбет: Это я рингтон сменил по случаю. (возится в поисках телефона) Подходит же. (видит, что звонит жена, поднимает трубку, шёпотом) Да. Да, дорогая. На рыбалке. В смысле? Со всеми, как обычно, Яго, Шейлок, Ричи. Пасмурно. Взял, взял…Ну и что, что раньше не рыбачили, решили попробовать что-то                 новенькое. Да не надо никого убивать, успокойся. Ну то есть надо, но не совсем, ты не поймёшь. Всё пока, целую.

Кладёт трубку. Креститься. Шествие продолжается.

Яго: Струсил, стало быть?

Макбет: Убивать-то не струсил; только боязно свою душу погубить, Господи спаси и сохрани, тут никакой приказ не спасет.

Ричард 3: Я думал, что ты решился.

Макбет: Я и решился: оставить его в живых. Нет, постой-ка! Может, эта жалостливость еще выйдет из меня. Не успеешь сосчитать до двадцати, как она испарится.

Ричард 3: Раз, два,три….

Король Лир не успевает дотянтуться до короны. Яго выплёскивает на него ведро воды, это сбивает с ног Лира.

Шейлок: Ну, как теперь?

Макбет: Вроде бы еще капля совести осталась.

Шейлок: А ты вспомни, сколько нам денег отвалят, когда дело будет сделано.

Макбет: Черт подери, я и забыл про деньги. Пусть умрет!

Смеются, обливают Лира ведром воды;

Ричард 3: А где ж она теперь, твоя совесть?

Яго: У Лира в кошельке.

Смеются, обливают Лира ведром воды;

Шейлок: Стало быть, как распустит он завязки кошелька, чтобы с нами расплатиться, твоя совесть оттуда и выпорхнет?

Ричард 3: И пусть себе летит. Кому она нужна?

Снова сбивают Лира водой с ног.

Яго: А вдруг она к тебе вернется?

Макбет: Так я и не стану с ней связываться.

Шейлок: Верное решение. (Снова сбивают Лира водой с ног.) Это каверзная штука: она превращает мужчину в труса. Украл бы — нельзя, совесть корит, ругнулся бы — нельзя, совесть стыдит, переспал бы с соседской женой — нельзя, совесть не велит. (Снова сбивают Лира водой с ног.) Она вроде как дух с красным от стыда лицом, который бунтуется у человека внутри. И все норовит подставить тебе ножку. С ней свяжешься — нищим станешь. (Снова сбивают Лира водой с ног.) Недаром ее из всех городов в шею гонят — опаснейшая штука. Ежели человек хочет жить хорошо, да с самим собой ладить, должен он без совести обходиться.

Смеются, обливают водой.

Лир:Дайте мне терпенье,

О боги. Вот пред вами я стою,

Бедняк, хлебнувший старости и горя.

Пусть это вы у дочерей моих

Ожесточили сердце. Но хотя бы

Не обращайте в тряпку вы меня.

Зажгите душу мужественным гневом,

Не допустите щеки запятнать

Водой соленою, оружьем женским.

Ричард 3: А, дьявол! Вот и меня начала теребить: не убивай, мол, Лира.

Яго: Призови черта на помощь и не поддавайся совести; не то и охнуть не успеешь, как она тебя оседлает.

Ричард 3: Не на того напала: я крепкий орешек.

Смеются, снова обливают водой. Лир вскрикивает как раненый зверь.

Лир: Во имя божье, кто вы?

Макбет: Я человек, как вы.

Лир: Но не король, как я.

Ричард 3: Лицо — мое, а голос — короля.

Лир: И чем, друзья мои, я вас обидел?

Яго: Не нас обидели, а короля.

Лир: Себя? Но с королем я скоро примирюсь

Макбет: Нет, ваша милость! Приготовьтесь к смерти! Сегодня время умереть!

Обливают водой.

Лир: Подите прочь! Не троньте! Злодеяньем

Проклятье навлечете на себя.

Умертвить хотите?

Слепые исполнители приказов!

Да разве государь всех государей

Не высек на скрижалях: «Не убий!»?

И вы презрите заповедь господню,

Покорствуя приказу человека?

Страшитесь: бог карающей десницей

Воздаст тому, кто заповедь попрал.

Макбет креститься.

 

Женя. Кстати, у меня было ощущение, что Шут, Врач, Олень – это словно превращенные в людей энергии. Причем были превращены они в индивидов членами семьи. Словно дочери и отец складывали все свои глубокие чувства в какую-то отдельную шуфлядочку, и в финале были созданы какие-то тела, лишенные эмоционального наполнения.

Алена. Ну да, ведь не просто так все Шекспировские персонажи передаются по наследству одной из дочерей. Олень – это же сила природы…Врач…очень интересный персонаж, которого мне еще предстоит разгадать. В целом, мне только предстоит познакомиться с этой пьесой.

Женя. И в итоге мы имеем инфернальную, очень сложную для восприятия (на всех уровнях) историю.

Алена. Никто не говорил, что будет легче, чем у Шекспира. (Смеется.)

 

«Смерть короля»

На авансцену усаживается кукла Корделия, которую озвучивает Корделия обнимающая старого отца. На фоне текста идёт перестановка на финал, возврат в оранжерею.

ШУТ. Вы хотите знать мое мнение, а я ничего не могу сказать. Да, я перевидала столько шутов и почти все они очень смешили публику. Но с тех пор прошло много времени, и я уже не знаю, смеется ли нынешняя публика так, как она смеялась прежде. Я тоже умела посмешить… и я, и моя сестра Регана и Гонерилья и еще мои родители… была у нас одна реприза с охотой якобы в лесу… очень, очень комичная. Когда мы выходили на сцену, публика покатывалась от смеха. Очень симпатичная публика в Минске. Во время выступления нам сказали, что из клетки убежал тигр по имени Лир, но зрители не должны об этом узнать, пусть себе развлекаются. И мы тянули свой номер чуть не целый час, весь второй акт, пока Лира не поймали… Нет, я не думаю, что все кончено. Все любят шутов… Мне кажется, очень полезно было бы открыть школу шутов; мир теперь другой, нужны специальные школы, преподаватели. Без этого молодежь никогда не овладеет настоящим мастерством шутовства. Пусть привыкают бегать, карабкаться, делать сальто. В каждом шуте живет акробат. Если ты не акробат, то не сумеешь хорошо упасть, а умелое падение и сейчас смешит публику. Нет средств, я понимаю, но государство все-таки должно об этом подумать и открыть школу шутов. Без возрастных ограничений: если у человека есть призвание, он и в сорок лет может посвятить себя… может стать шутом. К примеру сказать, если есть призвание, то шутом может сделаться даже инженер. И вообще люди с образованием, врачи, адвокаты. Я знавала таких. Работали они замечательно. Быть шутом полезно для здоровья. Полезно, так как человек может, наконец, делать что ему хочется: все крушить, рвать, поджигать, кататься по полу, и при этом никто тебя не одергивает, наоборот, тебе еще аплодируют… Всем детям хотелось бы делать то же самое: ломать, поджигать, кататься по полу… за это они тебя любят. И нужно их поддерживать, помогать им выйти на этот путь, создать хорошую школу шутов, в которую принимали бы и детей. Детей в первую очередь. Там они смогут вытворять что душе угодно — и сами будут забавляться и других забавлять. Хорошая профессия-шут; если взяться за дело умеючи, сможешь зарабатывать не меньше, чем служащий. Почему родителям надо, чтобы их сын был служащим, а не шутом? Все это неправильно. Ведь не зря говорят, что смех очищает кровь. Еще бы! Если ты провел всю свою жизнь среди смеющихся людей, то даже в старости легкие у тебя еще полны кислорода… Да-да, я верю в это дело: особенно в шутовскую Школу. В школу шутов. Я бы с удовольствием стала там преподавать, в меру своих возможностей, конечно. Всяких реприз мы с моей семейкой придумали десятки… «Раскол», «Охота в лесу», «Бестолковая королева» (перечисляет названия сцен)… В общем, порядочно, и я их все помню, к тому же многие клоуны их у нас перенимали. Помню, например, одну сценку, которая называлась «Смерть короля»… Она смешная была в то же время немножко грустная… Мы делали вид, будто один из нас умер: иногда роль умершего играла я, иногда — мой отец. Все остальные, конечно, давай плакать… И тогда я принималась его искать… искать умершего… Я оглядывалась по сторонам, вот так… и говорила: «Куда же это ты подевался? Ты меня слышишь? Даже если ты умер, должен же ты где-то                 быть? Эй! Не может же человек взять вдруг и исчезнуть!» А под конец я брала свой рожок… (Шут берет рожок) и вот так, будто желая утешиться, начинала играть… Это было что-то                 вроде прощания с моим умершим близким… не знаю, понятно ли я говорю… Да, вот так…

Шут начинает дудеть в рожок.

Откуда-то сверху ему отвечает другой рожок.

Шут играет снова.

Второй рожок отвечает, но уже с более близкого расстояния. С каждым разом звук второго рожка все приближается. Наконец на сцене возникает детская комната. В ней маленькая Корделия, к ней в комнату заходит Лир.

Лир: Как пташки в клетке, будем петь с тобою.

Попросишь у меня благословенья -

Я у тебя, коленопреклонен,

Прощенья попрошу. Так жить мы станем -

С молитвой, с песенкой, со старой сказкой, -

Злаченым радоваться мотылькам,

Рассказы слушать узников-бродяжек

О новостях придворных: кто в чести,

А кто в опале; кто ко дну, кто выплыл.

Мы будем скрытый ход вещей следить,

Как божьи соглядатаи…

Шут играет, Лир отвечает. Продолжая играть, Шут всё приближается к комнате.

Лир: Такие жертвы, милая, в самих

Богах благоговенье вызывают

Поймалась в мои руки! Не разлить

Теперь водою нас, не разлучить

Огнем и дымом. Да не плачь, голубка…

Маленькая Корделия: Тебе больно, пап?

Лир: Да, тут, тут и тут. А тебе?

Маленькая Корделия: Навек. Мне будет больно навек. Навек. Навек. Навек…

Но прежде, чем они сходятся вплотную, свет на сцене гаснет, а голоса их рожков затихают.